« НазадСборник №4 19.06.2017 14:36
ТАК НАЧИНАЛАСЬ ВОЙНА...
65 лет назад фашистская Германия без объявления войны напала на Советский Союз. Севастополь, как форпост юга страны, главная база Черноморского флота, принял на себя первый вероломный удар. Именно здесь, на Севастопольской земле, война открыла свой кровавый счёт - прозвучали первые выстрелы, прогремели первые взрывы, появились первые убитые, рухнул первый сбитый фашистский самолёт. Жертвами стали мирные жители: мужчины и женщины, дети и старики, люди разных национальностей.За неделю до начала войны состоялись учения ЧФ совместно с войсками Одесского военного округа. Город тоже принимал в них участие. Жилые кварталы и производственные здания были затемнены. Населением отрабатывались команды местной противовоздушной обороны, действия сандружин. Даже маленькие севастопольские трамвайчики ходили с заклеенными крест-накрест стёклами.20 июня корабли эскадры возвратились с учений. Радостно встретил их Севастополь. Многие жители города вышли на набережную Приморского бульвара. Жены моряков, девушки махали платками, бросали в воду цветы.Настала суббота. Обстановка в Севастополе, несмотря на повышенную оперативную готовность флота, не располагала к особой тревоге. Вечером части личного состава было разрешено уволиться на берег. Краснофлотцы и старшины, одетые во всё белое, садились на катера, буксиры и баркасы. Уходили в город и командиры: кто домой - к семьям, кто в ДКАФ, где по случаю окончания учений для руководящего состава города и флота был организован вечер.
В городском театре праздновали его двадцатилетие. После концерта по обычаю был прием, но флотское начальство на банкет не пришло. Это насторожило и вначале даже немного обидело работников театра.
Орудийные расчеты зенитных батарей ПВО ЧФ в этот вечер в город не увольнялись, на аэродромах летчики истребительной авиации дежурных звеньев сидели в своих самолетах.
Оперативный дежурный по КП флота отметил, что немецкие транспорты, которые совершали регулярные грузовые рейсы между нашими портами Черного и Азовского морей, Румынии и Болгарии, вдруг все укрылись в портах этих стран.
О возможном нападении гитлеровской Германии на нашу страну Военному Совету Черноморского флота стало известно 22 июня в 1 час 03 минуты, когда была получена телеграмма наркома ВМФ: «Оперативная готовность № 1, немедленно. Кузнецов».
Над Павловским мыском зажёгся световой сигнал «Большой сбор». Заработали все виды оповещения и связи. Городское радиовещание передало сигнал «Боевой тревоги». Севастопольская ГРЭС разом отключила электроэнергию. Город погрузился во тьму. На свои посты устремились не только военные, но и сотни жителей города. По сигналу севастопольцы спешили на свои предприятия, в больницы, в команды МПВО, к которым были приписаны.
Около трёх часов ночи посты наблюдения и связи обнаружили летящие к Севастополю неопознанные самолёты. Как выяснилось позже, налет на Севастополь производили бомбардировщики дальнего действия из состава 27-й бомбардировочной эскадры «Бельке» 4-го воздушного флота «Люфтваффе», базирующейся на румынских аэродромах. Было выделено 6 из 15-ти ночных бомбардировщиков «Хейнкель – 111» и «Юнкерс – 88». Два из них должны были маневрировать в районах Евпатории и мыса Сарыч, отвлекая внимание советских истребителей от 4-х бомбардировщиков, каждый из которых нес по 2-3 парашютные донные электромагнитные мины. За штурвалами сидели «асы» ночных полетов, неоднократно бомбившие города Англии, Франции, Польши, Бельгии, Голландии, английские военно-морские базы на островах Средиземного моря. Именно им фюрер доверил нанести первый удар в войне с русским колоссом. Была поставлена задача: положить новые, обладающие громадной разрушительной силой, морские мины на фарватер Севастопольской гавани, тем самым закупорить флот в бухте, в которую по донесениям агентуры, вошли после учений корабли Черноморского флота. По данным той же агентуры, Севастополь был празднично иллюминирован, там продолжалось гуляние - это должно было облегчить задачу.
Но на подлете к городу в ту ночь гитлеровские «асы» увидели Севастополь с погашенными огнями, лишь один створный маяк – восточный Инкерманский – продолжал слать сигналы, выдавая и себя, и город. Но смотритель маяка здесь был не при чем - он просто не знал, что ему следует отключить маяк - немецкие диверсанты перерезали провода телефонной связи.
Из минировавших фарватер четырёх самолётов первые два, хоть и были обнаружены, противодействия со стороны сил и средств ПВО не испытали. Положив свои мины на фарватер перед боновым заграждением, они спокойно удалились в сторону моря.
Оказавшись под ураганным огнём береговой и корабельной артиллерии (всего в ту ночь по воздушным целям зенитной артиллерией было произведено 2150 выстрелов), плохо различая объекты затемнённого города, лётчики следующих двух немецких самолетов наспех сбросили свой смертоносный груз и поспешили уйти. Две из сброшенных мин упали на город. Одна попала в жилой массив по улице Подгорной, вторая разорвалась в бухте у Памятника Затопленным кораблям, вблизи Приморского бульвара. Были и другие взрывы в окрестностях города, не причинившие особого вреда.
Истребительная авиация, как следовало из отчётов, установила барраж только после окончания налёта. Причину объяснил генерал-майор артиллерии Жилин Иван Сергеевич (в это время он находился на КП ПВО флота на Историческом бульваре): «Части истребительной авиации в отражении первого внезапного ночного налёта участия не принимали, т.к. в дежурных звеньях отсутствовали лётчики-ночники, подготовленные к действиям в ночных условиях. В частях они были, но после флотских маневров им был предоставлен отдых. Поэтому дежурное звено было поднято в воздух только с рассветом, в 03 часа 47 мин. с аэродрома под Евпаторией».
К вечеру первого дня войны на мине подорвался и затонул морской буксир «СП-12». Это была первая жертва на Черноморском флоте, унёсшая жизни 26 моряков.
24 июня взлетел на воздух 25-тонный кран, а затем – шаланда «Днепр»; 1 июля при выходе из бухты подорвался на мине эсминец «Быстрый».
Городу и его населению ночной налёт гитлеровской авиации принёс много неприятностей. Из отчёта о работе системы МПВО ГБ ЧФ: «Севастополь в период с начала войны и до начала осады города (22.06.1941г. – 30.10.1941 г.)» следует, что основная масса пострадавших и разрушений от сброшенных на сушу морских мин выпадает на первую ночь войны.
Взрыв мины у Приморского бульвара повредил здания Института Физических методов лечения им. Сеченова и санатория имени Сталина. Взрывная волна пришлась на подпорную стенку Приморского бульвара. Был сорван её парапет. В районе ДКАФ оборваны электрические и трамвайные провода, в близлежащих домах и магазинах выбиты стёкла. Очень много раненых поступило из Института им. Сеченова и санатория им. Сталина. Разбуженные артиллерийской канонадой, прильнувшие к окнам, выбежавшие на балконы и застеклённые веранды, пациенты и отдыхающие с восторгом созерцали фейерверк в ночном небе. Как и большинство севастопольцев и гостей города, они считали, что учения на флоте продолжаются. Осколки стекол нанесли людям множественные ранения. Особенно тяжёлыми и многочисленными были поражения глаз. С оказанием помощи этим пострадавшим едва справлялись прибывшие в больницу все работающие в Севастополе врачи-окулисты.
Количество раненых было настолько велико, что руководство города и флота, предвидя новые налёты вражеской авиации и резервируя места в лечебных учреждениях для новых пострадавших в первые часы войны, начало срочно разворачивать госпиталь в пригородной зоне. Этот факт подтверждает бахчисарайский историк Новелла Вавилова. В своей книге «Уроки разгневанной КЛИО» она пишет: «22 июня 1941 года, ещё до сообщения по радио о начале войны, в здании двухэтажного детского сада начали разворачивать госпиталь и мы, дети и подростки, с ужасом смотрели, как с грузовиков выгружали раненых севастопольцев в кровавых повязках и гипсе – жертвы первой бомбёжки».
От мины, взорвавшейся в районе улицы Подгорной, погибли более 20 и ранено 136 человек.
Из воспоминаний бойца городской команды МПВО Цыбульского Николая Максимовича:
«Наше место сбора находилось в подвале дома по адресу Советская, 49.
Разобрали свое снаряжение, считали, что собрались по учебной тревоге. Стрельба по самолетам, работа прожекторов в небывалом количестве, сильные взрывы заставили насторожиться. Помощник начальника штаба т. Плясов перед строем объявил: «В городе на Подгорной улице сброшена бомба, есть жертвы, аварийной команде за мной бегом!»
Бойцы с противогазными сумками через плечо, с киркой или лопатой в одной руке и со сложенным противоипритным костюмом в другой, двинулись бегом.
- Вот это крепкое, особенное учение! - думалось каждому из нас. При приближении к Подгорной улице на мостовой под ногами стали попадаться камни, куски дерева, битое стекло. Слышался странный запах еще не остывшей после взрыва пыли. Чей-то недовольный голос проворчал: натворили делов - уронили бомбу, кому-то боком выйдет это учение.
Страшное зрелище открылось перед нами. Несколько небольших домов были полностью разрушены, окружающие дома вплоть до Матросского переулка повреждены. Ниже Подгорной улицы было повреждено здание 4-й школы.
Сила взрыва превратила дома в нагромождение камня, дерева, земли и среди этого хаоса слышались стоны пострадавших людей. На месте уже находились врачи, прибывшие на автомашине и здесь же, на улице, оказывали первую помощь раненым.
С лихорадочной поспешностью мы приступили к работе. Руками разбирали завалы и относили в сторону камни, доски, бревна, отбрасывали лопатами землю. Стали извлекать раненых и убитых мужчин, женщин, детей. На суровых пыльных лицах бойцов МПВО показывались невольные слезы - первые слезы над первыми жертвами начавшейся войны».
Из воспоминаний Валерии Ивановны Каранниковой (Щавинской):
«Я проснулась от залпов зениток. Но мы к ним уже привыкли – считали, что продолжаются учения. При домкомах были группы самозащиты. Я вышла дежурить.
Темное небо пересекли лучи прожекторов. Прожектористы поймали самолет в сплетение лучей. Раздался какой-то гул - нас это встревожило. Мы снова зашли в подъезд и не видели, что сбросили с самолета, но раздался страшный вой, и что-то грохнуло перед нашим домом. Потом тишина и через некоторое время крики: «наш парашютист упал!». Мы с мамой выбежали и направились к парашюту, который свисал со стены на нашу улицу. Вдруг раздался страшный взрыв. И наступила ужаснейшая тьма. Я ничего не видела, я только слышала крики и голос мамы, зовущей меня.
(Валерию и ее маму взрывной волной сбросило вниз с Матросского переулка на Подгорную. У Валерии было две раны на голове, обожжено лицо, руки, в результате контузии она частично потеряла слух)».
Из воспоминаний Таисии Тихоновны Манаковой
«Аня Белова работала на Морском заводе им. Орджоникидзе разметчицей корпусного цеха. О ней часто писала до войны газета «Маяк Коммуны». Её муж, Борис Годуадзе, работал на заводе шофером. Когда у них родился сын Виталик, они нашли няню. Обычно она приходила утром, а вечером уходила. В ту ночь осталась с ними. И погибли все четверо.
Той ночью неоднократно объявляли по радио «Большой сбор», «Внимание». Репродуктор висел в моей комнате, я встала и выключила. Потом слышу, отец говорит маме: «Посмотри, как красиво летит самолет. Вот парашютист прыгнул...» Мне тоже захотелось посмотреть. И вдруг - взрыв! У нас вырвало ставни, и вылетели рамы со стеклами. Отца ранило. Люди на улице возмущались, что такие учения, ведь многие пострадали от осколков стекол и отправились в поликлинику.
Когда мы стали подходить к месту взрыва на улице Подгорной, загорелись провода. Мне стало страшно. На месте Аниного дома мы увидели нагромождение камней, а на опорной стене - кусок парашюта. От здания остался только один угол. Люди откапывали завалы. Обнаружили Анину семью - оказалось, что все четверо были мертвы. Не могу без слез вспоминать. И все думаю: за что пострадал Виталик - ведь ему было всего 9 месяцев.
На другой день их хоронили. Ребенка положили в гроб вместе с мамой. Похоронную процессию не разрешили, чтобы не было скопления людей и новых жертв. Мы не шли за машиной, а почти бежали, т.к. объявили сигнал «воздушная тревога». Варвару Соколову и ее племянницу Леночку похоронили на городском кладбище у самой церкви, здесь же похоронили бабушку Белову».
Из рассказа Валентины Герасименко (Степановой), проживавшей на улице Греческой (ныне Партизанская), рядом с улицей Подгорной.
«Когда началась война, мне было 13 лет. С 6 лет занималась в ритмо-пластическом коллективе клуба завода Орджоникидзе «Пролетарская кузница».
В воскресенье, 22 июня, в 10 часов утра должна была состояться генеральная репетиция лучших коллективов, которые должны были представлять в Москве на Всесоюзном смотре юных талантов наш город. В субботу вечером, возвращаясь с занятий, невольно обратила внимание на луну. Вокруг нее был венчик. Я подумала: к чему бы это? Позже старые люди объяснили, что это было предвестие беды. Пришла домой и сразу вместе с мамой стала шить матроску. Легли спать в 2ч. 30мин. ночи. Но вскоре нас разбудила стрельба зениток. По небу бегали прожекторные лучи, было светло, как днем. Затем послышался гул самолета, прожектора словно замерли. Отец сказал: - Я ничего не понимаю. Учения вроде бы закончились, а стреляют боевыми.
И вдруг грянул взрыв, зазвенели стекла, полетели рамы, обвалился потолок. Доской от двери ранило отца, и он крикнул: - Это война! Было трудно дышать от пыли. Все потемнело. Я машинально взяла одежду и накрыла себя. Бабушка и мама были все в крови, их поранило стёклами.
Когда мы выскочили на улицу, увидели, что по снизу несли кого-то в одеяле. Мы всей семьей побежали в свою поликлинику на улице Наваринской. Стали стучать в дверь. Вышла дежурная и спросила: - Что случилось? Мы сказали о взрыве. Стали подходить раненные. Вызвали главврача Жулинскую, она жила рядом. Пока моим близким оказывали помощь, я сидела в коридоре. Рассвело. В нижнем белье, босиком пошли домой. Люди двигались в разных направлениях. Из-за спасательных работ милиционер, стоявший в оцеплении, домой нас не пустил.
Моя старшая сестра Ольга жила в доме №9 по ул. Греческой. У них в спальне при взрыве обвалился потолок. Она не была ранена, только очень испугалась. Конечно, ни на какую репетицию я не пошла. Юные таланты так и не поехали в Москву. Началась война!»
(Несмотря на проблемы со здоровьем Валентина Владимировна ежегодно бывает на памятных мероприятиях, делится своими воспоминаниями. В прошлом году в торжественной обстановке ей была вручена юбилейная медаль в честь 60-летия Победы над Германией).
Из воспоминаний Пахомовой Клавдии Афанасьевны, проживающей по адресу: улица Кирпичная, 16.
«В четвертом часу ночи меня разбудил грохот наших зениток и назойливый рев мотора самолета. Я открыла окно и с тревогой посмотрела на небо. С запада, со стороны моря, над Карантинной слободкой, примерно по улице Пожарова прямо на наш дом летел самолет в пересечении пучка лучей прожекторов, зловеще гудя не по-нашему. Гул был тяжелый, отрывистый. Вспышки разрывов ложились так кучно, что казалось, вот-вот самолет собьют.
Фашистский самолет не донес мину до цели, до военных кораблей. Сбросил на жилой квартал. Мина попала в дом рабочей артели чемоданщиков крымчака Мангупли. Он, его жена Сарой и пятилетняя дочь, погибли. Старшие дочери Сима и Тоня остались живы – они жили на улице Большой Морской.
Первое, что я увидела - машины, подводы, на которые грузили останки погибших и раненых. В сполохах пожара, в сумерках наступающего утра метались люди. Крики, плач... Улицу оцепили.
Угловой дом у трапа был разрушен. Он был двухэтажным с балконом, до революции назывался домом Дико. На втором этаже жил мой двоюродный брат Мухин Николай Степанович. Его вместе с беременной женой Нилой и пятилетней дочерью Мариной удалось раскопать живыми.
Оставив семью брата у себя, я побежала в 1-ю городскую больницу за дочерью. По дороге слышно было как по черепичным крышам дзинькают осколки зенитных снарядов.
С улицы Подгорной везли мертвых, у некоторых из тел торчали стекла. В больницу сразу не пустили. С четырех часов до восьми утра прождала у ворот».
Из рассказа Анатолия Качкур, правнука Марии Макух.
Моя мама Качкур Бронислава Петровна, 1936 г.р. До войны её семья проживала на Северной стороне на ул. Кряжева. Прабабушка, Макух Мария Иосифовна, скорее всего, была 1898 г.р. Она имела здесь свой баштан, держала коз и частенько ездила в город на рынок торговать. На ночь оставалась, как правило, у своей подруги, в доме на Подгорной улице. Ночь накануне войны стала для неё последней.
Мой старший сын Денис – севастополец в шестом поколении, будучи курсантом 1-го курса военно-морского училища, стоял в почётном карауле при открытии Памятного знака на улице Нефёдова (бывшей Подгорной). Места могилы прабабушки мы не знаем. Говорили, что её захоронили на старом городском кладбище у западной стены. Поэтому приходим на Подгорную два раза в год – 9 мая и 22 июня, чтобы возложить цветы к месту гибели. Очень рады появлению Памятного Знака, а теперь и мемориальной доски, где наряду с другими погибшими значится и фамилия близкого нам человека.
Из рассказа Евгения Котовского, внука Мангупли.
Иосиф Иванович Мангупли в годы Первой мировой войны был в плену в Австрии. Вернувшись домой, занялся ремеслом. В годы НЭПа имел своё дело. Сначала был краснодеревщиком, а затем перешёл на изготовление чемоданов. Позже открыл мастерскую и держал небольшой магазинчик недалеко от клуба морзавода «Пролетарская кузница». Из-за этого и попал в разряд «лишенцев». Только в середине 30-х годов его восстановили в правах.
Супруга – Сара Анисимовна, подарила ему четырёх здоровых, умных и красивых дочерей.
Как мне говорили, это были замечательные, культурные люди, крымчаки с греческой кровью. От взрыва той роковой мины супругов придавило обвалившимися стенами прямо в кровати. Когда их, укрытых простынями, везли на «линейке», люди говорили: «Надо же так, в обнимку и ушли из жизни». Похоронили их на еврейском кладбище за большим склепом. В эту ночь в доме были и две их младшие дочери – пятилетняя Светлана и семнадцатилетняя Ольга. Они спали в другой комнате около другой стены.. Их тоже придавило, но они остались живы, получив сильные увечья – травмы позвоночника и конечностей. Старших сестёр, к счастью, не было в Севастополе. Они учились в институтах: Тоня – в нефтяном в городе Грозном, Серафима – в институте текстильной промышленности в Иваново. Последняя в момент трагедии была на практике в Москве. По звонку приехала домой - сёстры находились в больнице. Серафима увезла их в Среднюю Азию, где в 1942 году от полученных ран умерла сначала Светлана, а вскоре развившийся туберкулёз кости не пощадил и Ольгу. О погибших всегда помнят в нашей семье. Антонина назвала свою дочь Ольгой, которая в свою очередь первенца назвала Светланой. Мою дочь тоже зовут Ольгой. Надгробные доски Мангупли, к сожалению, разбиты и хранятся у меня в гараже.
Из рассказа Ерошенко Лидии Викторовны.
До 1940 года Прасковья Алексеевна Корвига проживала в своём доме вместе с братом и старшим сыном Константином. Во дворе был небольшой флигелёк, который она сдавала постояльцам. За год до войны умер брат, а сын женился на моей матери – Анне Григорьевне.
22 июня 1941 года по сигналу тревоги, как и многие севастопольцы, бабушка находилась на улице у крыльца своего дома. От взрыва немецкой мины на улице Подгорной рухнул забор её собственного дома, и она оказалась под его развалинами. Ирина Ильинична Олиниченко, жена умершего брата бабушки, в ту ночь дежурившая на коптильне, рано утром прибежала к нам на Щербака и с порога начала нас отчитывать: «Что вы тут сидите, на Подгорной разрушены дома, нигде нет вашей матери!» Родители закрыли меня дома, а сами побежали наверх к дому Прасковьи Алексеевны. Её, действительно, нигде не было. Кто-то сказал, что, вроде бы, видел её раненную и нужно искать её в городской больнице. Родители побежали туда, но поиски были безрезультатны. После возвращения на Матросский переулок, 24 мать сразу указала отчиму на завалы и сказала ему: «Копай здесь!» Через несколько минут показалось бабушкино цветное платье… Откопали её ближе к обеду, но уже мёртвую. По некоторым признакам выходило, что после обвала она была ещё жива и, видимо, пыталась себя освободить. А по ней через развалины бежали жители улицы, бойцы МПВО, все, кому не лень, даже не подозревая, что под их ногами может лежать живой человек. Родственники похоронили её на кладбище на ул. Пожарова, на аллее за домиком священника.
Поиск продолжается и сегодня скорбный список еще не завершен. Несмотря на то, что мы всё дальше удаляемся от этого трагического события, каждый год, каждая новая встреча на Подгорной дополняет и уточняет подробности.
Очевидец этих событий, один из первых прибывших к месту трагедии бойцов городской команды МПВО Николай Цыбульский в своих воспоминаниях писал: «Пройдите на Подгорную улицу со стороны школы № 4, остановитесь перед домом № 28 и вспомните жителей, убитых в первый час Великой Отечественной войны… Напротив ряда домов на другой стороне улицы был пустырь. Сюда относили извлечённые из-под развалин трупы». Теперь здесь скверик с зелёными насаждениями, здесь растёт более 50-ти фруктовых деревьев и кустарников. Священна политая кровью Севастопольская земля. Скверик надо облагородить (на что согласны жители близлежащих домов). Забота о скверике – память о тех, кто здесь погиб. И эту память нужно увековечить созданием здесь красивого сквера и мемориальной доской на стене дома № 28 по ул. Подгорной».
К сожалению, пока нет сквера памяти первым жертвам Великой Отечественной войны на нашей земле, но ради будущих поколений мы должны всегда ИХ помнить
Олег Доскато
ПАМЯТЬ ПОКОЛЕНИЙ
И падают цветы, и льются слезы,
И тянется дрожащая ладонь.
...Ложатся на гранит две алых розы,
И вечный согревает их огонь…
Ульяна Харченко
(из поэмы «А небо на всех одно»)
В апреле 1952 года воинская часть в районе Малахова кургана, позже переформированная в учебный отряд подплава, представляла собой жалкое зрелище. Матросы именовали здание казармы «40-трубный линкор». Частокол труб на крыше говорил о том, что когда-то эти комнаты согревались печным отоплением. Было холодно. В здании не то, что печи, межкомнатные перегородки не сохранились.
Спали на нарах: двадцать человек наверху – двадцать внизу. Из трех матрасов, которые выдавали, один приходилось отдавать на общие нужды. Им матросы на ночь закрывали окна.
- Подъем! – с этим криком старшина поутру раскачивал скрипучие нары.
Ребята наскоро одевались, строились. Оружие получали прямо на месте. Ни о какой отдельной комнате для хранения карабинов и ящиков с патронами не могло быть и речи. Каждое утро матросов собирал ротный – лицо у капитана Зверева было всё в шрамах. При его появлении ребята сразу становились как-то серьезней.
- Шагом-м-м-марш! – это на завтрак.
Алюминиевыми ложками мешали в чашках кашу. Вместо кусочка масла – лярд – «смазка для колес». Когда кладешь сверху горячей горки каши – вроде желтый, а как начнет таять – бесцветный, как вода.
Гарнизонная служба – патрулирование. Под охраной – прокуратура, финчасть, трибунал.
Именно так проходил срочную службу по призыву москвич Адольф Аброщенко.
Иногда матросов отпускали в увольнение. Послевоенный Севастополь больше походил на развалины. Стены полуразрушенных войной домов падали прямо на проезжую часть. Люди жили в подвалах. О том, что здание обитаемо, можно было догадаться только по бельевой веревке. На восстановленных в 1953-54 гг. домах жители камушками выкладывали дату. Если быть внимательным, то и сейчас в городе можно заметить едва различимую надпись, сделанную в послевоенное время.
Матрос Аброщенко все свое свободное время проводил на Северной стороне. 5 марта 1942 года здесь, при обороне Севастополя, погиб его родной дядя – старший лейтенант Аброщенко Федор Тарасович. Об этом Адольф узнал от его жены – Пелагеи Даниловны.
Из личных записей Аброщенко Павла Тарасовича:
«ФЕДОР Аброщенко самый младший из потомственной шахтерской семьи. Его отец отдал свою жизнь в борьбе за становление Советской власти на Украине. Старший брат Андрей погиб на Перекопе в период освобождения Крыма от Врангеля.
Шли годы, залечивались раны, причиненные войной. Федор не искал себе легкой жизни. Добровольно пошел служить в ВВС ВМФ вначале курсантом летного училища, а потом кадровым командиром авиации, штурманом 45 авиабазы ВВС Черноморского флота.
Он был снайпером прицельного бомбометания. За высокие показатели в учебно–боевой и штурманской подготовке, Федора неоднократно поощряло командование. В 1941 году он был награжден именными часами по которым много раз сверял время полета со штурманской картой».
Самолет МБР-2 – летающая лодка. Во время войны эскадрилья этих «разведчиков» базировалась в бухте Матюшенко между Константиновским и Михайловским равелином. Бухту засыпали песком, а самолеты-лодки, способные совершать взлеты и посадки только с воды, для хранения вытаскивали на эту ровную поверхность при помощи тросов и лебедок.
Из личных записей Аброщенко Павла Тарасовича:
«В мае – июне 1941 года Федор проводит свой очередной отпуск в Москве у своей матери. Они был вместе со своей семьей. Время отпуска быстро закончилось и в субботу 21 июня Федор, оставив на время жену и дочь в Москве, вылетел к месту службы в г. Очаков. В ночь на 22 июня началась война. Не доехав к месту службы, в г. Одессе он был отправлен на переформирование. Так началась его боевая жизнь в составе 45 авиабазы ВВС ЧФ в г. Севастополе. Боевая жизнь его поглотила целиком, но ему все же удалось связаться с женой, которая была эвакуирована из Москвы в г. Ульяновск. Федор очень радовался разговору с женой, он даже и не подозревал, что ему уже не суждено встретится со своими родными».
Экипаж такой лодки состоял из трёх человек – летчика, штурмана и стрелка-радиста. Командир экипажа капитан Смирнов уверенно пилотировал боевую машину. Не успев после взлета набрать высоту, самолет стал вражеской мишенью. Вспышка, удар и МБР-2 с 30-метровой высоты упал на воду. Командир и его штурман Федор Аброщенко – разбились, лишь стрелок радист успел в какие-то доли секунд выпрыгнуть из люка, и, к счастью, остался жив. Именно он и позаботился о то, чтобы оба командира были похоронены по-христиански. Несмотря на непрерывный обстрел тела погибших удалось перенести в район кладбища недалеко от храма святого Николая.
Из личных записей Аброщенко Павла Тарасовича:
«29 октября 1941 года, к моменту объявления в Севастополе осадного положения, все основные аэродромы Крыма были заняты врагом. В зоне Севастопольского оборонительного района, для базирования созданной специальной Севастопольской авиагруппы, общей численностью 82 самолета, оставались небольшие аэродромы полевого типа, для базирования сухопутной колесной авиации (51 самолет) на мысе Херсонес и Куликовом поле. А для базирования гидроавиации (лодочных самолетов МБР-2 - 31 самолет) - в Северной бухте (Голландия и Матюшенко), которые постоянно могли поражаться не только с воздуха авиацией противника, но и простреливаться с артиллерийских позиций его артиллерией.
Особая роль в небе Севастополя выпала на долю отважных экипажей МБР-2. Кроме боевых заданий они проводили разведку на ближних подступах к Севастополю, а также корректировали огонь береговой артиллерии и боевых кораблей.
20 декабря 1941 года экипажи 7 самолетов бомбардировщиков ПЕ-2, 14 самолетов штурмовиков и 6 самолетов МБР-2 севастопольской авиагруппы совершили 143 боевых вылета под прикрытием 18 истребителей. А за 14 дней (с 17 по 31 декабря) экипажи самолетов совершили 1131 самолетовылет. Сбили в воздушных боях 18 самолетов, уничтожили 30 автомашин, 6 бронетранспортеров и много др. боевой техники».
Копать было нечем. Кое-как, ковыряя севастопольскую землю трубкой топливопровода, с трудом удалось предать тела земле. Вместо могильного креста эта желтая трубка так и была оставлена на могиле. Чуть позже появилась табличка с именами: «Капитан Смирнов, старший лейтенант Аброщенко».
Эту могилу и искал матрос. Наконец, поиски увенчались успехом. Впервые после долгих лет оставил на могиле матрос букетик полевых цветов. Получив телеграмму от племянника, навестить погибшего мужа приехала в Севастополь и Пелагея Даниловна.
Спустя годы прах Федора Аброщенко был перезахоронен там же. Над братской могилой высится надгробная плита. На ней – имя и звание погибшего.
С тех пор пенсионер Адольф Павлович Аброщенко регулярно приносит туда свежие цветы.
Ульяна Харченко |
Виктор Илларионович Васильчиков
5(17) октября 1878 г. в своем имении с. Трубетчино Лебедянского уезда Тамбовской губернии после долгой болезни скончался князь Виктор Илларионович Васильчиков - один из организаторов и руководителей обороны Севастополя 1854-1855 гг., чье имя, некогда широко известное в России и Европе, к настоящему времени незаслуженно забыто потомками и знакомо, в основном, только узкому кругу специалистов.
Виктор Илларионович Васильчиков родился в 1820 г. в Санкт-Петербурге и принадлежал к древнерусскому дворянскому роду, который начал службу Московскому князю с 1453 года.
Свое детство до поступления в Пажеский Его Величества корпус, Виктор провел под наблюдением отца, боевого генерала и крупного общественного деятеля, оказавшего большое влияние на формирование его личности. Видимо поэтому, в отличие от старшего брата Александра, ставшего юристом, Виктор Васильчиков избрал карьеру военного. В 1839 г., произведенный из камер-пажей в корнеты лейб-гвардии Конного полка, он начал службу в Санкт-Петербурге при дворе.
Крымская война 1854-1855 гг. застала 33-летнего флигель-адъютанта полковника Виктора Васильчикова на Дунае, где он сначала состоял при главнокомандующем Южной армией князе М.Д. Горчакове, а с января 1854 г. исполнял должность начальника штаба Маловалахского отряда.
В первых числах октября того же года, после оставления русскими войсками Дунайских княжеств, Виктор Илларионович вместе с полками 12-й пехотной дивизии, посланной Горчаковым из Южной армии на помощь осажденной базе Черноморского флота, прибыл в Севастополь.
19 ноября 1854 г. по настоянию Великих Князей Михаила и Николая Николаевичей, находившихся в Севастополе, главнокомандующий военно-сухопутными и морскими силами в Крыму князь А.С. Меншиков назначил В.И. Васильчикова исполняющим обязанности начальника штаба гарнизона.
По мнению М.А. Вроченского, «с назначением кн. Васильчикова многое изменилось к лучшему, насколько это было возможно среди сумятицы выполнения всех военных потребностей города».
Штаб гарнизона превратился в центр, где рождались диспозиции размещения войск на линиях обороны, приказы и инструкции, регламентирующие жизнь гарнизона, решались вопросы о назначении командиров воинских частей, укреплений и батарей.
В замечательной личности кн. Васильчикова каждый член Севастопольского гарнизона видел: человека, солдата, инженера, артиллериста, начальника штаба и администратора».
В апреле 1855 г. за отражение второй бомбардировки гарнизоном его произвели в генерал-майоры с назначением в свиту Его Императорского Величества, а как только Александр II получил донесение из Севастополя об успешном отражении штурма 6 июня, то в числе первых, отмеченных Высочайшими наградами, наряду с главнокомандующим кн. М.Д. Горчаковым и начальником гарнизона Д.Е. Остен-Сакеном, находился и князь В.И. Васильчиков, удостоенный ордена Святого Георгия 3 степени.
Невзирая на страшную занятость, кн. Васильчиков первым в России предпринял конкретные меры к увековечению памяти погибших севастопольских защитников.
В 1857 году он заказал частным образом архитектору А.И. Штакеншнейдеру проект храма во имя Святого Николая для сооружения его на Братском кладбище.
Учитывая, что кладбище расположено на высоком холме, Виктор Илларионович хотел видеть храм в форме пирамиды - символа вечности, усвоенном со времен Древнего Египта.
В апреле 1858 г. Виктор Васильчиков назначается товарищем Военного министра, а с мая становится управляющим Военным министерством на время длительного отсутствия министра Н.О. Сухозанета.
Находясь на столь высоком посту, князь обратил особое внимание Александра II на злоупотребления винных откупщиков прежде всего в Войске Донском. Откуп там был отменен, а несколько позже ликвидирован и по всей Империи.
В 1861 г. здоровье Виктора Илларионовича не выдержало многолетней изнурительной работы, и он тяжело заболел.
«Жизнь - царю, честь - никому!» - именно этот девиз выбрал Илларион Васильчиков для своего княжеского герба. По наследству он достался его сыну Виктору. Как и для отца, для сына понятие «Царь» было неразрывно связано с понятием «Россия» и «Отечество». Именно им он посвятил свою жизнь, не уронив чести, прожив в миру 58 лет.
По материалам статьи Павла Ляшука "Жизнь - царю, честь - никому".
